Однажды, когда он перестал любить ее,
ему сказали, что теперь он куда как более жив,
отметили хорошее самочувствие и общий вид.
В его квартале небо было фиолетовым. Острие
белого света вспарывало его, обнажив
голые деревья. Он понял, что недвижим
и на детской площадке среди ночи один стоит.
Среди ночи один. Эти слова подходили ему.
Отныне свободному. Он мог курить, танцевать,
кричать в фиолетовь неба. Впрочем, все это
он мог и раньше. Просто теперь во тьму
уходил, пронизав заброшенный вишневый сад,
столп огромного и непостижимого света.
Однажды, когда он перестал, наконец-то, ее любить
(или же просто перестал любить), из его груди
излилось неведомое сияние, которое ранее
было его любовью. В небеса уходящая нить
никому не стала тропою, не показала пути,
просто разлилась светом через зимнее солнцестояние.
Нет никакого смысла в такой любви,
кроме как ее бесконечная красота.
Он стоял на площадке и улыбался бессмысленно в небеса.
Из такой любви выходит красивый вид,
удивительные рассветы, непередаваемые цвета,
перламутровая утренняя роса
и другие недолгие,
никогда не долгие
чудеса.