Кот Василий был рыж и тощ, ухо порванное – не трожь, через розовый нос два шрама. Боевит весьма, криворож, легкий – парочка килограммов. Из блокадного Ленинграда, из мороза, зимы, и ада, вышел прямо он к батарее. И немножечко дал погладить по линялой и тощей шее.
— Ну, — сказал капитан, — оставим. Кот потерся носом шершавым и пошел добывать мыша. Над зениткой закат кровавый бил молчанием по ушам.
Говорили потом, что кот – ухом, дескать, куда ведет, то оттуда и жди беды: будет вражеский самолет, приносящий огонь и дым. И – поставили на учет. В батарее есть, значит, кот, слышит издали самолеты. Он с солдатами здесь живет и себе не требует льготы.
Если кот – то всегда уют. Ухом водит – врага собьют. Отводил невзгоды и беды.
А потом наступил салют.
А еще через год победа.
Говорил потом капитан, как бывал немножечко пьян:
— Я его бы себе оставил. Он как свыше нам всем был дан, с этим носом еще шершавым. Но пошел он от нас сквозь снег, шел так медленно – как во сне. И как будто все выше, выше.
Словно в мире неправды нет.
Словно сверху нас кто-то слышит.
Мы смотрели, раззявив рот. Он исчез, он ушел в полет, в свет январский, сумрачный, синий.
Да и был ли тот рыжий кот – батарейный слухач Василий?..