И когда закат прогорает, как сырые поленья, –
Теряешь обоснование, но обретаешь место
Медленно совершая поступательное движенье
Между магазином «Пятерочка» и подъездом
Ближе к августу. Московский воздух сухой и жесткий.
Клены вытянули длинные тени веток.
На скамеечках у пруда смеются подростки,
Короткие юбки, тонкие руки, и лето, лето.…
– эта береза вчера и была такой желтой?
– нет, говорит, это за ночь.
осень из-под колес выпархивает фазаном,
рассыпает по траве мертвое золото.
летом я любила мальчика, горячая голова, жесткие руки,
уговаривала себя дойти до конца, не дошла даже до середины.…
В Бога, конечно, я верю.
Но вот молиться почему-то получается плохо.
В самом-то деле: ну как мне просить Бога,
Чтобы Он помог мне решить проблемы чисто житейского свойства.
Например, то обстоятельство, что никто меня почему-то не любит.
Нет, положительно, Он на это не отзовется.…
В Бога, конечно, я верю.
Но вот молиться почему-то получается плохо.
В самом-то деле: ну как мне просить Бога,
Чтобы Он помог мне решить проблемы чисто житейского свойства.
Например, то обстоятельство, что никто меня почему-то не любит.
Нет, положительно, Он на это не отзовется.…
тополиный пух, парашютики одуванчиков,
голые коленки и руки, острые травы.
у подъезда играют мальчики
неизбежно в войну, победу и славу.
девочки танцуют неведомый танец.
мама, мама, я помню как быть маленькой,
как брели мы через туман к реке,
и хожу теперь в этом тумане.…
тополиный пух, парашютики одуванчиков,
голые коленки и руки, острые травы.
у подъезда играют мальчики
неизбежно в войну, победу и славу.
девочки танцуют неведомый танец.
мама, мама, я помню как быть маленькой,
как брели мы через туман к реке,
и хожу теперь в этом тумане.…
тополиный пух, парашютики одуванчиков,
голые коленки и руки, острые травы.
у подъезда играют мальчики
неизбежно в войну, победу и славу.
девочки танцуют неведомый танец.
мама, мама, я помню как быть маленькой,
как брели мы через туман к реке,
и хожу теперь в этом тумане.…
Не звоню тебе даже во сне – рассказать про сирень,
Как она проявляется светом в московском дворе,
Как на лавках под ней пьют бомжи, пока солнце и день,
А потом засыпают, приникнув к древесной коре.
Ты стал дальний и давний, немыслимый стал арт-объект,
Даже больше, чем ранее, ты представим для любви,
Но иной – да, не той, что была, “человек-человек”,
А, скорее, цвет ириса и винограда извив.…