Недавно мне пришлось поехать в Донбасс в компании дьякона из Троице-Сергиевой лавры. Вообще-то он помогал мне везти груз. И скромно сказал: «Может, я чем-то помогу бойцам. Пообщаюсь с ними, помолюсь».
Дотарахтели до Луганской Народной Республики и поехали к бойцам. Я — на целый день, снимать, а он остался в пункте временной дислокации. Вернулась поздно вечером, и оказалось, что он тут уже свой. К нему успел подойти каждый из бойцов — о чём-то поговорить, спросить: кто о небесном, кто о мирском. Собрались вместе — не специально так получилось, просто люди к нему как-то притянулись, и он отслужил молебен. Между разговорами не сидел без дела: помогал по мелочи, даже на рации посидел.
Я смотрела, как к нему тянутся бойцы, и вспоминала себя восемь лет назад, только пришедшую на войну. Веры во мне тогда было мало, религиозности не было вообще, а юношеской бескомпромиссности и бунтарства хватало. Ну и, естественно, присутствовал полный набор «юного радикала»: зачем, мол, навязывать всё это в светском государстве, лучше чем-то полезным заняться… Волонтёрством я тогда не занималась, но волонтёрскую деятельность товарищей освещала. И казалось мне, что форма для бойцов — это важно, а духовная помощь — нет. Я и сейчас, кстати, встречаю людей с такой же точкой зрения. И они вроде бы и постарше бывают, чем я тогда.
Не собираюсь никого ни в чём переубеждать, но вспомню ещё одну летнюю ночь, уже в прошлом году. Тогда перед отправкой солдат на боевое задание приехал священник благословить их. Обстановка была тревожная: коптеры противника залетали даже в те районы, которые можно было с известной долей условности считать тыловыми. В одном из таких «тыловых» районов дрон ВСУ и сбросил гранату в десятке метров от машины, где ехали мы с товарищами. Поэтому — ночью. Ночью приехал этот священник, готовились к его прибытию. Ходила Мика с листочком, записывала имена тех, кто уходил на боевое задание, чтобы он упомянул их в молитве. На втором этаже располаги была оборудована специальная молельня, но туда все не поместились, и благословлял священник их прямо в помещении, которое служило столовой. Запомнила одного бойца, который подошёл, спросил, можно ли его упоминать в молитвах, — он верующий, а креститься не успел. Он хотел креститься, вроде бы даже договаривался, но не довелось. Вскоре после той жаркой и тревожной летней ночи мы ушли из тех мест. Возможно, он крестился позже, не знаю.
Дьякон Денис — тот, что ездил со мной под Кременную, показывал мне фото из другой своей поездки примерно в эти же края. Чаша для причастия, пробитая пулей. В январе нашли ребята, к которым он ездил, в Кременском лесу, на линии боевого соприкосновения. Загадка…
Причащаемся мы сейчас горькой правды, великой истины, которая открывается в эпоху больших изменений. Из чаши этой, пробитой пулей, причащаемся.
Конечно, куда тут без батюшек, без отеческого участия.