Лето было холодным. В деревнях старухи
начали причитать, что скоро придет антихрист.
Сирень зацвела в июле. По ночам ее руки
в окна скребли, окрестную благость и тихость
неумолимо разъедая своей монотонной
жалобной просьбой впустить ее в дом, но люди
только крестились, покрепче запирали балконы,
якобы не желая сдаться простуде.
Вскоре сирень замерзла. Большая река обнимала
ступени каменной набережной все выше и выше,
трогала лапы львов, наблюдающих у причала,
потом захлестнула их гривы, потом окрестные крыши.
Болота медленно расползались и разъедали камень,
просачивались из-под прочно заложенных мостовых.
Ночью была гроза, и рот был ее оскален
и широко разверст. В водах бледных и неживых
отражалась нелепая торчащая одинокая вышка.
По деревням дома тонули в грязи и гнилье.
В деревянной церкви между болот алкоголик Гришка
бился об пол, повторяя: «Да приидет твое…»
