Он просыпается ночью,
незадолго до наступленья утра.
Сердце бьется около горла. Он отпивает воды.
«Это все приснилось, — думает он, — будь проклята эта жара»,
только, чуя уже приближенье беды,
опускает руки свои к груди,
опускает руки свои на живот,
и внезапно понимает, что он один,
за окном — душный смог, предчувствующий дожди,
что некому закричать, некого разбудить,
потому что под пальцами ничего,
совсем ничего.
Он касается бедер своих, и плеч, и лица,
и не чувствует плотной плоти, а лишь туман,
и он думает: «Это сон».
Но этому нет конца.
Никакого тела — только дым, прозрачен и рван.
Духота сгущается, от воды не становится легче.
Он пытается нащупать свои же плечи.
Он идет курить на лестницу
(сигарета из пальцев не выпадает),
думает, почему это случилось именно с ним,
На лестнице чуть прохладней — немного дует,
«соберись, слабак, ты же можешь все, просто do it»,
но он чувствует себя ненастоящим,
а еще — совершенно одним.
Он пытается вспомнить что-то,
какое-то живое тепло.
Ничего не осталось.
Все кончилось.
Утекло.
Ничего удержать бы его не могло.
И он идет обратно в кровать, и без слез глядит в потолок,
потолок от жара размыт, дрожащ и высок,
к телу пристает жара, липучая, словно сок.
Он думает: «Я хочу обратно стать настоящим, я ведь еще живой».
Разумеется, утром он просыпается
и не меняется ничего.