Он улыбается краем губ,
носит городской камуфляж,
ему, в общем, его сороковника даже не дашь,
у него глаза — тигриный зрачок и радужки расплавленный мед.
он умеет так улыбаться, что воздух комом в горле встает.
у него есть тяга к небу: четырнадцатый этаж.
Он носит на поясе нож, не боится ни ночи, ни холодов,
и ни зверя, ни человека,
он доказал уже всем.
только того, что она вернется — а он не будет готов,
она на него посмотрит — и не узнает его совсем.
Что она улыбается ему — неловко, заставляя себя,
прядь волос непослушными пальцами теребя.
он во сне с постели вскидывается, сипя.
Как вот это: кафе, и столик, и она сидит перед ним,
«мы могли бы говорить, но зачем-то всегда молчим,
мы всегда молчим»,
и сгустившийся — между — воздух
неустраним.
Он представляет все это живо, в каждой детали,
вот она рассказывает, как они с друзьями куда-то летали,
вот улыбается официанту и просит счет.
Он ей хочет сказать: послушай, мы без того устали,
без того наломали дров — зачем все это еще?
Только этот чертов сон каждый раз одинаков,
никаких не выходит знаков,
каждый раз она с ним прощается, как с чужим.
и, как будто сто лет назад уже все оплакав,
он ее глазами провожает к выходу, недвижим.
Просыпается, пьет на кухне зеленый чай,
сигарету вминает в пепельницу,
за окном — предрассветный трамвай,
он думает: моя девочка, пожалуйста, не приезжай.
Никогда больше не приезжай.