*
Рождаться я не должна была.
Матери пять лет, и еще потом
ставили бесплодие, черное, горькое, как смола.
В ноябре каком-то, полуснежном, полуседом,
она доехала до пасмурного села.
Бабка что-то шептала над ее животом,
слушала, как ее сердце бьется.
давала воду из местного ручья
(не исключено, что попросту из колодца),
через девять месяцев родилась я.
*
«Баунти» — райское наслаждение.
Так говорили по телевизору, показывая картинки рая.
Я смотрела — пятилетняя — замирая.
Это происходило как раз на разделе
большой империи, а я была небольшая.
Отцу тогда перестали платить зарплату,
он злой ходил, а тогда и вовсе,
засунул меня в куртку, потащил в темную осень,
до ларька, к пергидролевой продавщице патлатой,
на последние деньги купил этот баунти сраный,
я ела, захлебываясь слезами,
он был совершенно невкусный, как деревянный,
но папе я об этом ничего не сказала.
*
В семь лет, отправившись в школу,
я узнала, что умерли те, о ком я читала.
в землю легли рыжие кони,
гипсовые пионеры сошли с пьедестала.
Кто писал о победе — тот стал обманщиком.
Разбилась голубая чашка,
накрылась судьба барабанщика.
Зарыты в землю герои Гайдара,
никто не шлет привет Мальчишу.
Они проиграли, а я дышу.
Наверное, тогда я и стала старой.
*
Там, где я выросла, мне светит пятнадцать
Лет за экстремизм и призывы к сепаратизму.
Но эти неосвещенные дорожки мне часто снятся
и тропинка к ларьку через футбольное поле моей жизни.
И желтое окно на втором этаже — мамино и папино,
словно книга, что открывается на одной и той же страничке.
Когда я умру, надо мной запоет Алена Апина,
И я уеду прочь на ночной электричке.
