Я пришел к тебе ночью, милая, ветер выл,
за окном была вьюга и липкий холодный снег.
Ты сказала: «Садись, твой ужин уже остыл»,
села, глядя из-под подвижных и нервных век.
Я сказал: «Там холодно, и на своей тропе
меж сугробов я видел следы чьих-то хищных лап,
и еще я слышал, как из лесу кто-то пел,
и наш пес все лежит и молчит, видно, весь ослаб.
Я там слышал, как поднимались из-под земли
голоса моих мертвых знакомых, друзей и жен.
Ты налей мне вина, дорогая, и постели,
Я дорогой и холодом выпит и иссушен».
Я глядел на нее, накрывающую на стол,
и она молчала и улыбалась мне,
и поставила мне еду, и в солонке соль,
и зажгла витую свечу на черном окне.
Я сказал: «Любимая, я по тебе скучал,
когда брел к тебе по снегу и темноте.
Но зачем ты яд подсыпала в мой бокал,
и зачем он лежит у меня в еде?».
У нее золотились волосы от свечи,
и она сидела, лицо подперев рукой,
и, погладив меня по плечу, шепнула: «Молчи.
Никуда не ходи от меня, никуда. Молчи.
Я соскучилась, милый. Теперь оставайся со мной».
Я доел и выпил. И вышел в холодный двор.
И собака молчала, даже уже не скуля.
Голоса под землею пели до этих пор,
бесконечным хором огромного февраля.